— Вот она, Страна, — прошептал Морэм. — Мрачная, могущественная Гора Грома над нами. Самые темные яды и тайны Земли находятся в катакомбах у нас под ногами. Позади — поле битвы. Внизу — плато Саронг-райв. А там — бесценный Анделейн, красота жизни. Да, это сердце Страны.
Он стоял благоговейно, словно чувствовал себя в присутствии величия.
Кавинант смотрел на него.
— Значит, ты привел меня сюда, чтобы убедить, что за это стоит сражаться. — Его рот искривило от горького вкуса стыда. — Ты что-то хочешь от меня, какой-то декларации преданности прежде, чем вам придется встретиться лицом к лицу с Друлом.
Убитые им Пещерные отягощали его память чем-то тяжелым и холодным.
— Конечно, — ответил Лорд. — Но это не я, а сама Страна просит тебя о преданности.
Потом с внезапной силой он добавил:
— Смотри, Томас Кавинант. Воспользуйся своими глазами. Смотри на все это. Смотри и слушай меня. Это сердце Страны. Это не Дом Презренного. Ему не Место здесь. О, он жаждет власти ядов, но его дом — в Яслях Фаула, не здесь. У него нет ни глубины, ни твердости, ни красоты, чтобы иметь право на это место, и когда ему надо что-то сделать в этом месте, он это делает через юр-вайлов или Пещерников. Понимаешь?
— Понимаю. — Кавинант посмотрел в глаза Лорду.
— Я уже заключил свою сделку, свой «мир», если так вам больше нравится. Я не собираюсь больше убивать.
— Свой «мир»? — эхом отозвался Морэм, выразив в этом вопросе целую гамму чувств. Постепенно в его глазах возникла угроза. — Что ж, тогда ты должен простить меня. Во время несчастий некоторые Лорды ведут себя странно.
Он прошел мимо Кавинанта и начал спускаться по оврагу вниз.
Кавинант еще некоторое время оставался у окна, глядя вслед Морэму. Он заметил косвенный намек Лорда на Кевина; он терялся в догадках, какую связь видел он между ним и Расточителем Земли? Неужели Лорд считал, что он способен на такую степень отчаяния?
Бормоча себе под нос, Кавинант вернулся к отряду. В глазах воинов он видел оценивающий взгляд; они пытались догадаться, что произошло между ним и Лордом Морэмом. Но ему было безразлично, какие предзнаменования видели они в нем. Когда отряд двинулся дальше, он повел Дьюру вверх по оврагу, не замечая сползающих камешков, то и дело падавших ему на руки и колени и оставлявших на них опасные царапины.
Он думал о Праздновании Весны и битве у Парящего Вудхельвена, о Ллауре, Пьеттене, Этьеран и безымянном Освобожденном, о Лене, Триоке и женщине-воине, погибшей, защищая его; думал и пытался внушить себе, что его сделка была чем-то неприкосновенным, что он был недостаточно зол, чтобы снова рискнуть вступить в битву.
В этот полдень отряд с трудом продвигался по тяжелому пути, медленно поднимаясь вверх в западном направлении. Пункта их назначения еще не было видно. Даже когда солнце было уже совсем низко в небе, а рев воды стал ясно различимым аккомпанементом к подземному реву барабанов, ущелья все еще не было видно. Но потом они вышли на отвесную скрытую лощину в склоне горы. Отсюда в скалу под углом уходила щель, слишком узкая для лошадей, через которую был слышен огрызающийся поток. В лощине всадники оставили лошадей под присмотром Кордов. Дальше они пошли пешком вдоль трещины, поворачивающей в гору и здесь обрывающейся в скале не более, чем в ста футах прямо над Ущельем Предателя.
Барабанов больше не было слышно; шум реки заглушал все остальные звуки, так что им приходилось почти кричать. Стены пропасти были высокими и гладкими и заслоняли горизонт с обеих сторон. Но сквозь водяную пыль, закрывавшую их, словно туман, они могли видеть само ущелье — тесный каменистый канал, стискивающий реку так, что она, казалось, готова была закричать; и дикую, белую, с огненными барашками воду, бурлившую так, словно она боролась против своего же собственного неистового бега. С расстояния примерно одного лье к западу река корчилась, мчалась по ущелью и затем уходила в недра горы, словно всасываемая в бездну. Заходящее солнце висело у горизонта над Ущельем, словно кровавый шар в свинцовом небе, а в его свете возникали огненные тени, отбрасываемые несколькими отважными деревьями, прилепившимися на краю пропасти, словно пустив здесь корни по какому-то принуждению или обязанности. Но в самом Ущелье Предателя не росло ничего: здесь была только водяная пыль, гладкие каменистые стены и терзаемая вода.
Ее рев оглушил Кавинанта, а мокрый от брызг камень, казалось, готов был выскользнуть из-под ног. На мгновение скалы закружились у него перед глазами; он чувствовал, что утроба Горы Грома с жадностью следит за ним. Он отшатнулся назад, в щель, и, прижавшись спиной к камню, с трудом перевел дыхание.
Вокруг него все было в движении. Он слышал удивленные и испуганные крики воинов у края ущелья, приглушенное завывание Гиганта. Но он не двигался. Прижавшись к стене, он подождал, пока у него перестанут дрожать колени и пройдет ощущение того, что опора выскальзывает у него из-под ног. Лишь после этого он пошел выяснить, что все-таки вызвало огорчение его товарищей.
Между Кавинантом и стеной бушевал Гигант. Двое стражей Крови повисли у него на руках, а он колотил их о стены щели, хищно шипя:
— Отпустите меня! Отпустите… Я хочу их! — словно он хотел прыгнуть вниз, в Ущелье.
— Нет! — Тротхолл внезапно встал перед Гигантом. Лучи солнца затенили его лицо, обрисовав его силуэт на фоне сияния. Он стоял, широко раскинув руки и зажав в одной руке посох. Он был стар и вдвое меньше Гиганта. Но оранжево-красное пламя, казалось, увеличило его, сделало выше, величественнее.
— Горбрат! Возьми себя в руки! Именем Семи! Ты бредишь?
Услышав это, Преследующий Море отбросил Стражей Крови. Он схватил Тротхолла за одежду спереди, поднял Высокого Лорда в воздух и прижал его к стене. Задыхаясь, словно от ярости, он взвизгнул прямо в лицо Тротхоллу:
— Брежу? Ты что, обвиняешь меня?
Стражи Крови прыгнули к Гиганту. Но крик Морэма остановил их. Тротхолл висел, распятый на камне, словно пригоршня старых тряпок, но не отводил взгляда от Гиганта. Он повторил:
— Ты бредишь?
В какой-то ужасный миг всем показалось, что Преследующий Море вот-вот размозжит голову Великого Лорда одним ударом могучего кулака. Кавинант попытался придумать что-то, какой-то способ вмешаться, но не мог. Он не понимал, что случилось с Преследующим Море.
Потом за спиной у Кавинанта Первый Знак Тьювор отчетливо произнес:
— Пожиратель? В одном из Гигантов Сирича? Невозможно!
Словно отрезвленный утверждением Тьювора, Гигант разразился конвульсивным кашлем. При этом он отпустил Тротхолла, потом завалился набок, с глухим стуком ударившись о противоположную стену. Постепенно его пароксизм перешел в низкое хихиканье, похожее на истерическое веселье, и на фоне рева реки этот звук заставил Кавинанта почувствовать, как он весь покрывается мурашками, словно после чьего-то липкого прикосновения. Он не мог вынести этого, и, движимый желанием узнать, что произошло с Гигантом, продвинулся вперед, чтобы заглянуть в Ущелье.